Тиберий, мягко скажем, удивлял. Нет, ну это ж где видано, чтобы это, вот да, именно этот мужчина, вел себя так? Конечно, приятно было, и даже очень, а уж тем более грела мысль о том, что Аксель явно единственный, к кому Мир так относится, но все-таки... Все казалось таким неестественным бредом, что такими темпами песик уже подумывал начать волноваться за свою голову и просить не только таблетку, а визит к доктору. И да, не к самому Корфу, ибо знаем мы, чем заканчиваются походы к докторам-извращенцам.
Но с другой стороны, по мере того, как вместе с водой на парня стекало все то тепло, что до этого тщательно скрывалось или маскировалось под что-то еще, медленно, но верно становилось невообразимо хорошо и спокойно, до дрожи во всем теле и не совсем ровного дыхания. Кель и подумать раньше не мог, что ему настолько будет необходимо знать, что он нужен и дорог кому-то. Странно. И немного страшно...
- Это не я! Это все те уроды, которые прикоснуться ко мне хотели, виноваты, - пробормотать себе под нос, надеясь, что его действительно не будут наказывать за такое состояние волос, потому как тело точно сейчас уже ничего не выдержит. Но уже в следующее мгновение парень расслабленно прикрыл глаза, едва ли не мурлыча от ощущения чужих пальцев в своих волосах. Да, в этом мире было только два человека, чьи прикосновения не отталкивали, но прикосновения эти были настолько разными и вызывали настолько разительно не похожие ощущения, что сравнивать их было бы кощунством. Только вот песик никому об это не скажет - это его ощущения и его секрет.
Вздрогнуть и замереть, снова чувствуя прикосновение его губ. Аксель был уже готов осторожно податься навстречу, но... Мир отстранился и отстранился так, что песик невольно сжался и опустил глаза, снова почти буквально поджимая ушки. Значит, все-таки неприятно... Больно было это осознавать, особенно после всего, что было ночью. Да и, похоже, все это действительно было бредом, а не воспоминанием, а Тиберий лишь говорил то, что оградило бы пса от нового бегства.
В груди снова зашевелилось почти забытое чувство, в последний раз посещавшее Акси еще пятилетним мальчиком. Холодное, липкое, но в то же время ужасно острое и колючее. Но он молчал, только едва различимо выдохнув и осторожно обнимая мужчину. Хотелось быть ближе, но сейчас он мог позволить себе лишь удостовериться в том, что просто не упадет.
Снова тихо шипеть от боли, глядя вниз и как-то слишком внимательно следя за пальцами, только чтобы вдруг как-то неожиданно осознать, что лицо Мира совсем близко, опасно близко.
- П-пойдем, - неосознанно для себя он даже выговорить одно слово четко не мог, но как тут сможешь, когда он так близко, когда так хочется быть еще ближе, когда...
Парень широко распахнул глаза, в которых за долю секунды появилось такое безграничное удивление, что и словами передать невозможно было. Кель слушал и не понимал, что происходит, смотрел и боролся с желанием сделать то, о чем говорят, и боязнью какой-то проверки, спрятанной в этих словах. Но как же хотелось...
Тихо выдохнув, парень все-таки подался навстречу, преодолевая последнее расстояние между ними и легко и немного неуверенно касаясь губ своими. Целовать... мягко и нежно, настолько тепло, насколько возможно и так, чтобы передать все чувства, но в то же время... Кель все-таки не смог спрятать за всем этим ту жажду, которую сейчас испытывал и которую утолить могли только эти губы. Но ведь нельзя просить слишком многого. Точнее... не бывает такого. В людской природе этого нет.
Но как же хотелось верить... Вот он и целовал, одергивая себя, но не в силах отстраниться, тепло и нежно, неторопливо и немного неуклюже, но постепенно глубже, словно пытаясь достучаться до сердца...
